– Ты чего, Стаська? Дрейфишь, что ли? – сочувственно, но не без ядовитости, осведомился Сима.
– Ну да, скажешь тоже, – соврал я. – Вот в носу что-то зачесалось.
– Тогда давай вычёсывай оттуда это самое что-то и валяй к нам.
Для правдоподобия почесал переносицу… Долго, всё же, чесать не станешь. Либо прыгать, либо позорно отступать… Страх почти ощутимо выполз из меня и нырнул в пропасть между домами, как в засаду… Эх! Была не была. Разбегаюсь на не вполне крепких ногах. Отталкиваюсь, прыгаю… И встаю на самый краешек противоположной крыши одной ногой. Другая ударяется о торец дома. И срывается. Страх мгновенно выскакивает из засады и вцепляется в меня своими холодными щупальцами. Тянет вниз. Соскальзываю со стены, больно обдираю живот. Повисаю на локтях, вцепившись в неизвестно что на крыше. «Всё. Сейчас сорвусь…» Страх тяжело висит на ногах. Дыхание… Никакого дыхания. Замерло. Помутневшим взором вижу, как мои друзья, оправившись от оцепенения, кидаются ко мне, хватают за руки. Тащат к себе. Страх упёрся и липкими крючками тянет в свою сторону – вниз. Но я уже осмелел: друзья со мной. Они волокут меня по тому же острому краю крыши всё тем же животом… Вытащили. Наша взяла. Я дрожу. Даже не дрожу, а трясусь. Уже не от страха, а от перенесённого напряжения…
– Это ты потому сорвался, что долго думал и страх тебя одолел. Перед прыжком совсем думать не надо – тогда перескочишь хорошо, – глубокомысленно изложил Митька.
– Ну, у тебя и животик теперь, что надо, – восхитился Сима. – А покажи-ка.
Задираю рубаху. Да… Будто кошки порезвились своими когтями. Как теперь дома объяснишь… Насчёт кошек не поверят.
– Скажи, бежал, мол, споткнулся о камень и – животом по щебёнке…
Соглашаюсь: версия не хуже других, особенно если иных не имеется. Попереживав немножко и обсудив приключение, двинулись дальше на охоту за оружием – саблями, шпагами, рапирами, кинжалами и чем-нибудь ещё режущим, колющим, рубящим и стреляющим.
Роскошная обстановка «буржуйских» квартир довольно скоро примелькалась и уже не обращала на себя удивлённого внимании. Взгляд просто не фиксировался на предметах обстановки комнат. Меня интересовали книги, кроме оружия, разумеется. Почему-то надеялся найти книжки на русском языке. Мама рассказывала о русских эмигрантах, живших в Европе. Штеттин находился именно в ней и почему бы здесь не жить эмигрантам из России вместе с русскими книгами?.. Однако, ни эмигрантов, ни их книг.
Кроме забавной книжицы про Гитлера попалась нам ещё одна потешная книженция. Очень потрёпанная, серой внешности с какими-то пятнами на обложке и – на репутации своей, как убедились тотчас же, толстая с обмахрившимися уголками страниц. Сразу видно – читанная перечитанная и пересмртренная. Мы бы, может быть, и не обратили на неё особого внимания, если бы на обложке не красовалось изображение очень объёмистой… задницы. Пол сей почётной и впечатляющей части организма остался неизвестным – за пышными формами больше ничего не было заметно. Хихикнув, и эту книженцию пролистали от начала и до конца. Нарисовано в ней было много чего: от гениталий обеих полов раздельно и до комбинаций из них в различных сочетаниях. Много текста. Скорее всего, это было какое-то развлекательное сочинение о чьих-то любовных приключениях и даже о военных действиях во время них. Главным орудием похождений и оружием боёв были, разумеется, различные части и органы человеческих тел, преимущественно половые… Впечатлил рисунок выстроенных в трёхслойный ряд обнажённых задниц, из которых мощными картечными струями хлестало их содержимое прямо в ряды наступающего противника… Не с помощью ли этого секретного нового оружия надеялся Гитлер выиграть свою военную кампанию против всего мира? Книгу такого содержания и содержимого нести показать родителям не решился ни один из нас. А жаль, прямо сказать задним числом.
Снова разбрелись по квартирам. В одной из них через распахнутую дверь виднелся книжный шкаф с ослепительно красивыми рядами сверкающих переплётами, как оковкой старинных сундуков, книг. В груди моей что-то дрогнуло и зажглось: вот сейчас здесь обязательно найдётся что-нибудь очень для меня интересное. Перешагиваю порог и… Замираю на месте статуей самому себе. Даже двигаться не посмев. Только ногу поднятую опустил медленно-медленно, чтобы не потревожить того, что сидело на какой-то коробке, лежащей на трюмо, стоящем в прихожей.
Существо имело в длину сантиметров пятнадцать – двадцать, не меньше… Но, может быть, и поменьше, если отбросить мои глаза, ставшие от страха перед насекомыми слишком великими. Именно одно из них и сидело передо мной. И глядело на меня странными своими глазами, выпуклыми, круглыми и не мигающими. Над ними торчали длиннющие усищи, загнутые назад. Под ними что-то вроде клюва, крючком загнутого вниз. Задние конечности, со страшными пилами, возвышались зловещими треугольниками. Туловище, похожее на боевой патрон, напряглось, как перед броском. На меня, разумеется… Всё это зелёное чудовище называлось саранча. Или кузнечик. Или ещё как-нибудь, но так же скверно. Только чрезвычайно огромный. Тех, которые маленькие, и которые кобылки, я не боялся. Точнее, довольно легко преодолевал некоторую брезгливость и боязнь перед ними. Не то, чтобы страшился их укусов. Просто они казались мне какими-то странными живыми тварями, не похожими на других ни видом внешним, ни поведением. Сидевшее передо мной существо отличалось от других не только внешним видом, но и размерами. Действительно устрашающими: где вы видели саранчу таких размеров?
А оно всё сидело и не двигалось. Окаменели мы оба. Оно неизвестно почему, а я, откровенно говоря, от страха. Мысли о книгах не то, чтобы отошли на второй план – они простоисчезли… Думалось об отступлении. А вот почему не о том, чтобы просто взять что-нибудь увесистое в руки и прихлопнуть подозрительную тварь, сказать не могу – не знаю. Сомнения имелись: а не искусственное ли оно? Не статуэтка ли? Такая?.. Но очень уж тонкая работа. Особенно усы. Их и ненароком сломать можно, а они вон как торчат… Нет – настоящий, гад такой… Но что же делать? Я стыдил себя за боязнь и ничего не мог с собой поделать. Так и ушёл, оставив в покое и невероятного кузнечика-саранчука, и свой страх перед ним. Книжки посмотреть решил оставить на потом. А потом – не нашёл этой квартиры.
С оружием не повезло – не нашли. Обнаружилось нечто другое. Тоже красивое, но мирное и, на наш взгляд, совершенно бесполезное – хрустальные фужеры и рюмки, разноцветные и разнообразные по форме и по назначению. Они переливались всеми цветами радуги, когда мы поставили их к стенке на солнечной стороне дома. Свет нам нужен был для точного прицеливания. Мелких камней, боеприпасов, набрали неподалеку из какой-то кучи, заняли позиции. По команде «огонь» метательные снаряды полетели в мишени – в те самые хрустальные рюмки. Они красиво, с нежным звоном разбивались на мелкие осколки или изящно распадались на части… Перебив все, выстроенные в первую очередь, расставили следующую партию приговорённых. Звон, блеск, осколки… Ни в одной из наших голов даже не забрезжила мысль о том, что такие красивые вещи лучше бы, наверное, хотя бы сохранить, если уж не хочешь взять с собой… Красота хрусталя и искусство тех, кто сделал его красивым, не имели никакого значения, будто это были простые бутылки или глиняные горшки. Для нас – всего только мишень. Порох войны, разрушения и мести, пусть даже нелепой, горел в наших сердцах: из этих рюмок пили «звери»… Мы крепко усвоили, где находимся.
* * *
Аккуратный, сколькитоэтажный, дом, где мы временно жили, стоял как бы особняком, не имея ближайших соседей. Квартира наша смотрела своими окнами на две стороны света. С одной стороны – респектабельная улица, а с другой – та самая стена, о которой я уже говорил. Верхний этаж обеспечивал возможность обозревать пространство поля за окаймляющими край стены кустами. На этом поле происходили странные события. Там появились люди в штатском.
В нашем мире все люди разделены на две категории: военные и штатские. С самых малых лет, по мере постепенного осознавания действительности, для меня военные находились на первом месте. С ними было всё ясно: те, которые в форме, – солдаты или офицеры, военные. В нашей форме – хорошие люди, друзья, защитники, герои, освободители, товарищи. В гитлеровской – враги, фашисты, убийцы, грабители, звери… Штатскую же одежду носили неизвестно кто. Это могли быть и мирные, ничем не выделяющиеся люди, и переодетые бандиты, бандеровцы, шпионы и прочие, подозрительные личности. Тем более на территории, которую совсем недавно занимали те, кто воевал против нас. Пустота улиц не тревожила: она означала, что нет врагов. Видимых. Они могли быть и не видимы, притаившись в тайных убежищах. Для управы на них существовали наши войска и их было большинство, явно видимое.
